Фантастически научный рассказ
– Не может быть! – удивленно воскликнул седовласый мужчина, откинувшись от монитора на спинку кресла, – это была программа?
– Да, Валентин Дмитриевич, это всего лишь моя разговаривающая программа – ответил средних лет человек, держа левую руку в кармане брюк, – вот только разговаривает она не голосом, а текстом на экране.
– У меня была полная уверенность, что я разговариваю, то есть переписываюсь, с живым человеком. Нет, погодите, но она же задавала вопросы!
– Она просто перефразировала ваши высказывания.
– Вы шутите! Ну а эта ее фраза, сейчас прокручу назад, вот: «Вы считаете, что все может быть познано наукой?», это же глубокая философская мысль. Я сам не задавал себе такой вопрос.
– Да нет, профессор, она просто переставила Ваши слова из предыдущей фразы и построила вопрос. Это у Вас была мысль, а программа просто знает, где существительное, где глагол, как построить вопросительное предложение или как сделать предположение. Повторяю, она не думает, думаете только Вы.
– Потрясающе! Но какой эффект.
– Это еще раз доказывает, что для поддержания разговора, даже умного разговора, не нужна мыслительная деятельность. Видите, разговаривать можно, совершенно не думая. С другой стороны, это может служить косвенным доказательством того, что искусственный интеллект невозможен.
– Поясните.
– Эта программа – еще одна попытка имитировать человека. Таких попыток было уже много, и с каждым новым витком развития науки и технологии они становились все более изощренными, но не более успешными.
В эпоху расцвета механики искусственные люди были так совершенны, что казались почти живыми. Потом мы исследовали человека как совокупность химических процессов. С развитием электроники мы подошли к моделированию процессов мозга. Генетики сегодня стоят на пороге клонирования человека. Но сколько еще таких ступеней осталось пройти, чтобы понять, что же такое человек? А я считаю, что человек так же глубок и безграничен, как сама материя, из которой он построен.
Мы открыли атом и назвали его неделимым, но потом обнаружили электрон, кварк, нейтрино. Сколько еще частиц нам предстоит открыть, чтобы понять человека? И сколько их существует вообще? Пытаясь воспроизвести человека, мы лишь скользим по поверхности, мы имитируем лишь одну из его оболочек, не затрагивая его сути – души.
– Да, в этом Вы, наверное, правы.
– Также и программы, которые мы пишем, пытаясь создать искусственный интеллект, – поверхностны. Они могут только имитировать умственную деятельность, создавая комбинации уже известных данных, подобно этой игрушке.
– Да, признаюсь, вы меня удивили, Сергей Николаевич эта Ваша программа… Но я пришел к Вам по делу, причем довольно щепетильному.
Профессор отодвинулся от монитора и жестом пригласил своего собеседника сесть.
– Вы известны в институте, как человек аналитического ума, что еще раз доказали сегодня. Вы, с одной стороны, не посторонний и не вынесете сор из избы, а с другой – не являетесь членом коллектива нашей кафедры и не имеете никакой предрасположенности к тому или иному исходу. И, наконец, – профессор поднес ко рту сжатый кулак и тихонько кашлянул в него – Вы исключительно порядочный человек, что в данном вопросе немаловажно. Поэтому я решил обратиться за помощью именно к Вам. Однако прежде чем я изложу суть дела, я бы хотел заручиться Вашим согласием, во-первых, посвятить этому вопросу неделю-другую своего рабочего времени, с Вашим руководством я договорюсь, и, во-вторых, соблюдать определенную конфиденциальность, так как это дело я не могу назвать иначе как расследованием.
– Вы меня заинтриговали. Но я же не следователь, я – программист. Вы думаете, что я смогу Вам помочь?
– У программиста и следователя есть, по крайней мере, одно общее качество. И тот и другой обязан проанализировать все возможные ситуации по принципу «а что, если…», пройти по всему дереву возможностей, осмотреть каждую веточку и, в конце концов, составить общую картину истины.
– Может быть Вы и правы. Ну, если Вы мне доверяете, как я могу отказать. Надеюсь, это будет непростая загадка.
– Более чем. Итак, если Вы согласны, я начинаю. На кафедре оргсинтеза, которой, как Вы знаете, я имею честь руководить, произошел скандал, который может оказаться проблемой не только кафедры. Некий молодой ученый Мамкин, хотя, может быть, и не совсем молодой, опубликовал непроверенные данные. К нам посыпались письма возмущенных оппонентов, в которых они пишут, что в указанных условиях эксперимент не воспроизводится. Мы провели проверку, и убедились, что эта реакция действительно не идет.
– Значит, надо опубликовать другую статью, где и описать действительное положение вещей.
– Казалось бы так, но… – профессор снова кашлянул в кулак – Мамкин представил нам продукт этой реакции, состав которого подтвержден анализами.
– Откуда же он его взял, если реакция не идет?
– Он утверждает, что синтезировал по этой реакции – развел руками профессор.
– А можно ли синтезировать его другим методом?
– Во всяком случае, я не знаю других методов его синтеза. Кроме того, продукт довольно интересный, да и сама реакция. Дело в том, что до сих пор мы считали, что такого типа реакции не идут. Если же это возможно, то она могла бы открыть путь к семейству очень интересных производных. Это была бы маленькая революция в химии азотистых гетероциклов. Именно поэтому статья вызвала такой интерес и такое возмущение.
– То есть задача состоит в том, чтобы выяснить, действительно ли Мамкин провел эту реакцию, и, если это так, почему другие не могут ее воспроизвести?
– Именно. Кроме того, есть еще другой аспект. Но с ним Вас познакомит мой заместитель Наталья Сергеевна. Думаю, так будет лучше. Жду Вас завтра на кафедре после десяти.
Профессор встал, и Сергей, невольно улыбнулся, глядя на его огромную фигуру. Он вспомнил давнее известное всему институту шутливое прозвище профессора: гигант химии гетероциклов.
Рабочая комната кандидата химических наук, научного секретаря кафедры Натальи Сергеевны Никандровой походила скорее на медицинский кабинет, чем на химическую лабораторию, может быть даже на операционную, в которой нет пациента. Все было аккуратно вымыто и разложено по своим местам, как будто подготовлено к операции. Голубые шкафы, белые салфетки, точнее, это была фильтровальная бумага, подстеленная во всех местах, и сверкающее стекло химической посуды. На мгновение Потапов даже залюбовался. Таким же безукоризненным был белоснежный халат хозяйки. Сергей попытался представить ее за работой, например, переливающей жидкость вон из той большой колбы, и не смог. Такая колба видимо очень тяжелая. А вдруг жидкость пролилась бы и запачкала ее сверкающий халат.
– Видите ли, уважаемый Сергей Николаевич, наша кафедра уже шесть лет занимается изучением тиофильных производных, – Наталья Сергеевна говорила хорошо поставленным размеренным голосом, сопровождая свою речь убедительными жестами, и также размеренно прохаживалась по комнате взад и вперед – эту работу начал в свое время профессор Владимиров, который возглавляет сегодня нашу кафедру. Именно он начал эти исследования и именно он доказал, что нуклеофильное замещение по тиофильной группе в принципе невозможно. Это подтверждено сотнями экспериментов, это фундамент теории тиофильной группы. И вот сегодня какой-то МНС (младший научный сотрудник) замахивается на наши святыни. Лично я не нуждаюсь ни в каком расследовании, мне все ясно и так, но для других, чтобы наглядно показать, насколько низко может пасть ученый, подтасовывая факты, для них Вы должны найти доказательства его вины. Его мотивы очевидны. Производные тиофильной группы проявляют значительную биологическую активность и могут служить основой для сильных лекарственных препаратов. Это подтверждено нашими коллегами с кафедры биохимии. Это сулит большие деньги. Видимо, среди нас еще есть такие, кто ради выгоды и славы может пойти на все. Наш долг остановить их. Поэтому на Вас лежит большая ответственность, а мы в свою очередь готовы оказать вам любую посильную помощь. Ну и, конечно, не стоит Вам объяснять, что Ваше заключение призвано укрепить позиции науки, в частности теории тиофильной группы, основанной профессором Владимировым, не подрывая, так сказать, ее устоев, ведь именно он пригласил Вас.
Кафедра представляла из себя огромный коридор и множество дверей по обе стороны. Сергей шел по коридору, присматриваясь к номерам над дверями. Вот и нужная комната. Он потянул за ручку, но дверь не поддалась. Закрыто? В рабочее время? Не может быть! Комната номер 37. Ему сказали, что в этой комнате работает четыре человека, неужели нет ни одного?
– Сильнее тяните, у них тяги сильные – подсказала проходившая по коридору девушка.
Сергей потянул сильнее, дверь приоткрылась, и его буквально втянуло в комнату потоком воздуха. Действительно в комнате было четверо, но повернулся к нему только один.
– Вы, видимо, ко мне? Я Мамкин.
– Как Вы догадались?
– У нас редко бывают посторонние. Очевидно, Владимиров пригласил Вас, чтобы разобраться в моем вопросе. Алексей – он протянул свою большую руку и приветливо улыбнулся.
– Сергей. Потапов – рука Мамкина была крепкой, но в то же время какой-то мягкой и теплой. Среднего роста полнеющий мужчина в видавшем виды синем халате, Мамкин не производил впечатления серьезного научного работника, а скорее внушал ощущение домашнего уюта. Говорил спокойно и просто.
– Садитесь вот сюда за стол, здесь обычно сидит мой шеф, когда приходит ко мне. Я сейчас – он что-то передвинул в огромном трехсекционном вытяжном шкафу, заставленном всякими колбами и бутылями, закрыл кран капельной воронки, опустил створку шкафа пониже и щелкнул каким-то тумблером. В стеклянном приборе завертелось мешалка – ну вот, пусть себе варится.
Но не успел Потапов раскрыть рта, как в комнату вихрем ворвалась энергичная белокурая девушка.
– Леш, надо срочно Розу поздравить, напишешь? Только срочно, у нее сегодня.
– Ну конечно, как не поздравить.
– Может я попозже… – спросил Потапов.
– Да нет, ничего, вы спрашивайте, а я тут немного попишу. Это у меня такая общественная нагрузка.
– Разве в наше время еще есть общественные нагрузки?
– Да это я сам на себя взял. Как-то у нас сделали новую доску объявлений, ну Вы, наверное, видели при входе, аккуратная такая. Леска натянута, так что объявления не надо прикалывать, а засунул под леску и все. Красиво и аккуратно. А пишут все, кто как умеет, ну, скажем, вразнобой. Вот я и взялся писать объявления для всех. Хочется, чтобы красиво было. У меня рука твердая. Но это к делу не относится. Вы, наверное, хотите спросить про ту реакцию? Спрашивайте, я все расскажу, мне и самому хочется разобраться, а то меня тут чуть ли не в жулики записали.
Говоря это, Мамкин разложил на столе лист ватмана, не примериваясь, на глаз отрезал скальпелем по линейке четверть листа, провел карандашом две линии и начал фломастером писать буквы. Рука у него действительно была твердая. Буквы ложились ровно, стройно. Потом на листе появилась кокетливая девичья физиономия с румяными щечками.
– А Вы, стало быть, не жулик? – Потапов нарочно задал не совсем тактичный вопрос, чтобы посмотреть на реакцию Мамкина. Но тот ничуть не смутился.
– Я просто описал то, что сделал. Где тут обман?
– А почему в Интернете опубликовали?
– Вы уже разговаривали с Никандровой? Наверняка разговаривали, значит, знаете, какова у нас линия руководства. Кто бы мне дал публиковать такую статью? Наукой доказано, что нуклеофильное замещение по тиофильной группе не идет и баста. А тут какой-то мелкий научный сотрудник решил поспорить с отечественной наукой. Но ведь это правда, и люди должны это знать, вот я и написал. Может, и не стоило? Впрочем, нет, стоило.
– Но если реакция не идет, то как она могла пройти у Вас?
– Ну, вот и Вы тоже.
– Что я?
– Поддаетесь гипнозу общественного мнения. Все говорят, что не идет, значит не идет.
– Да, но ведь есть результаты экспериментов, причем не одного, а сотен опытов.
– Результаты есть, но о чем они говорят? Ни о чем! Вот Вам к примеру такой эксперимент. Вы идете по улице, заходите в случайную дверь, допустим вон в ту, видите здание напротив? – Мамкин подошел к окну и указал на дверь противоположного здания – и проверяете сто первых попавшихся человек, какого они пола, мужского или женского. После этой проверки Вы должны сделать вывод, что все люди на Земле мужского пола.
– Почему?
– Потому что это артиллерийское училище. Вот Вам и эксперимент. А ведь кажется, что все правильно: случайная дверь, случайная выборка людей, сотня экспериментов. И совершенно неверный результат.
– То есть Вы хотите сказать, что эта реакция может идти?
– Но ведь у меня она получилась. Вы стихи пишете?
– Что? Стихи?
– Ну да, надо вот поздравление написать, а из меня какой поэт.
– Нет, я не пишу. Ну а почему у других не идет эта реакция?
– Вот в этом-то и вопрос. Я все точно описал, все условия, все анализы. Я и подумать не мог, что она не воспроизведется.
– А Вы сколько раз ее проводили?
– В четырех разных растворителях, при трех температурах с тремя заместителями, как минимум тридцать шесть. Так ведь в статье все это есть, Вы что, не читали?
– Вы знаете, я не химик, я программист.
– А-а.
– То есть Вы считаете, что ее неправильно воспроизводили?
– Вы знаете, честно скажу, не знаю. За свои действия я отвечаю, а почему у них не воспроизводится? Если нужна помощь, – помогу, но вот так просто ответить на этот вопрос не могу, не знаю.
На листе ватмана уже не печатными буквами, а прописью появились слова:
Поздравленье милой Розе
Невозможно сделать в прозе.
Ей желаем мы смеяться,
В свете солнечном купаться,
Счастье в жизни обрести
И цвести, цвести, цвести.
Роза, нарисованная красным фломастером, закончила произведение. Не прошло и пятнадцати минут, как поздравление было готово. Мамкин взял из тяги колбу с какой-то жидкостью и внимательно, если можно так сказать, понюхал ее.
– Надо еще перегонять, не достаточно чистый.
– Вы определяете чистоту на глаз, то есть на нос? – поправился Потапов – я слышал, что для этого есть специальные приборы.
– Да приборы, конечно, есть, но это долго. Кроме того, может быть, Вы не поверите, но газовый хроматограф не чувствует того, что чувствует нос. У меня был такой случай, когда кривая на диаграмме была ровная, чистая, как в учебнике, а на запах чувствуются примеси. Ни один прибор не заменит носа. Быстро, и он всегда с собой. Раньше химики даже пробовали вещества на вкус. В старых работах обязательно указывали цвет, запах и вкус полученного продукта. Даже мой шеф, когда смотрит на новое вещество, макает в него кончик пальца, нюхает, и, кажется, вот-вот лизнет.
– Ну ладно, будем разбираться – Потапов встал – а кто Ваш шеф?
– Самуил Аркадьевич, он через две комнаты, в тридцать девятой.
– Спасибо за помощь.
– Заходите если что.
– Заходите, заходите, меня уже предупредила Наталья Сергеевна.
– Здравствуйте, Самуил Аркадьевич, я к Вам по поводу Мамкина.
– Ну что сказать о нем, парень с руками, но немного недотепа. Да Вы присаживайтесь, присаживайтесь, вот сюда. Ну, сами посудите, ему тридцать шесть, а он все не защищается. Я ему говорю, сходи к завкафедрой, попроси, а он – нет. Но плохого ничего не скажу. Конечно, эту работу он делал не по программе, можно сказать самовольно. Я ему говорил, не лезь на рожон, не лезь.
– А что действительно доказано, что эта реакция не идет в принципе?
– О, молодой человек, вы не химик!
– Да, я программист.
– Да, Вы не химик, ну ничего, я Вам объясню, вот посмотрите, вот тиофильная группа – он начал рисовать формулы на листе бумаги – вот видите, вот этот атом, второй атом углерода, это центр нуклеофильной атаки, то есть, проще говоря, реагент мог бы подойти только сюда, но заметьте, мог бы, если бы не было вот этих двух, посмотрите, таких больших заместителей. Они очень большие, они полностью закрывают этот бедный атом углерода, вы меня понимаете, они не дают подойти к нему. То есть, образно говоря, девушка готова замуж, но стражники не пускают к ней. Знаю, что вы скажете, знаю, можно ли обмануть стражников? Может быть и можно, но тогда бы когда-нибудь у кого-нибудь это бы получилось. А раз не получилось… – Самуил Аркадьевич развел руками.
– Но ведь у Мамкина получилось.
– Вы знаете, молодой человек, чем отличается химия от программирования? В химии никто никому не верит на слово. Ни за что! Если Вы поставили опыт, Вы должны его точно описать, и Вам поверят лишь тогда, когда повторят этот опыт в тех же, заметьте, в тех же, описанных Вами, условиях и получат тот же результат. Опыт Мамкина не воспроизводится. И что Вы хотите?
– Но ведь такой метод не позволяет изучать изменчивые явления. Кажется, Конфуций сказал, что нельзя войти в одну реку дважды. Так мы можем познавать только застывшие вещи. То есть получается, что химия основана на недоверии.
– Извините, но как же еще может быть?
– Я задам Вам встречный вопрос. Если я сфотографирую небо, опубликую фотографию, а Вы не сможете ее воспроизвести, потому что небо будет уже другим, Вы скажете, что это ненаучно и не поверите? Вот об этом недоверии я и говорю.
– Что делать, что делать. Такова наука, мы не умеем изучать природу по-другому.
– Так Вы считаете, что Мамкин сжульничал?
– А почему я должен что-то считать? Я его научный руководитель, я работаю с ним по утвержденной программе. Этот эксперимент относится к программе? Нет, не относится. Так почему Вы спрашиваете меня?
– Ну а сам продукт этой реакции, что он из себя представляет? Я слышал, что он может оказаться перспективным.
– Перспективным? Не то слово! Он мог бы стать лекарственным препаратом. Успешные испытания на кафедре биохимии кое-что значат. Профессор Владимиров в течение нескольких лет пытался его получить. И ничего. Вся кафедра работала на эту идею. Он, можно сказать, сломал на нем зубы. Представьте себе его чувства, когда он узнал что это вещество получено в одиночку тридцатишестилетним недотепой, без степени и без звания, можно сказать, кустарным способом, да еще не по утвержденной программе, а самовольно.
Кафедра биохимии оказалась достаточно далеко, в другом здании и была на удивление небольшой – всего две комнаты. В маленькой стоял телефон, по которому разговаривал мужчина в резиновых перчатках, а большая за двойной стеклянной дверью была разделена вдоль огромным лабораторным столом с полками посередине.
– Я хотел спросить у Вас вот про этот препарат – обратился Потапов к мужчине, когда тот закончил разговор, и развернул сложенный клочок бумаги – вот прочтите, мне не повторить его название.
– Да, мы работали с таким препаратом, но потом перестали.
– Перестали, почему?
– Очень дорогой. Мы выделяли его из экстракта некоторых растений с очень низким выходом. Процесс совершенно не технологичный. Хотя препарат перспективный, но обходится очень дорого, поэтому работы прекращены.
– А что можно сказать о его свойствах?
– Сам препарат очень интересный. Он может использоваться как сильное успокаивающее средство. Причем по предварительным испытаниям он не затормаживает физиологию, а именно успокаивает, то есть приводит человека в гармонию, в спокойное умиротворенное состояние. Если бы можно было найти сравнительно дешевый способ его получения… Но все наши попытки не дали удовлетворительного результата. В экстракте он присутствует в малых количествах в смеси со многими другими веществами. Выделение и очистка очень затруднительны. Даже прогнав эту смесь через хроматографическую колонку, мы не получили хорошего выхода. Отсутствие приемлемого способа выделения – это единственное препятствие. А сам препарат замечательный.
– То есть Вы считаете, что на нем можно было бы заработать большие деньги?
– Безусловно. А почему Вы спрашиваете?
– Дело в том, что некто Мамкин утверждает, что синтезировал его.
– А, Алексей? Знаю, знаю. Неужели все-таки синтезировал?
– Вы знаете Мамкина?
– Конечно, отличный парень. Он частенько заходит. Мы с ним как раз говорили об этом препарате.
– А как вы думаете, вот Вы сказали, что он приводит человека в доброе состояние, такой необычный препарат, а не могут ли эти его уникальные свойства как-то влиять на ход реакции его получения? Дело в том, что реакция ведет себя, мягко говоря, неоднозначно.
– Точно сказать не могу, но думаю, что свойства вещества и его химическое поведение очень тесно связаны между собой.
– Скажите, а у Вас есть в наличии этот препарат?
– Конечно, правда немного, но есть.
– А Мамкин мог его у Вас взять?
– Не только мог, но и брал. Он снимал с него инфракрасный спектр.
– А мне Вы могли бы дать его?
– Поскольку Вы не наш сотрудник, а препарат очень дорогой, то Вам придется взять разрешение у завкафедрой.
– А Мамкин тоже брал такое разрешение?
– Нет, но Мамкин непосредственно работает с ним.
За ужином Потапов ел без аппетита.
– Ну и о чем ты все думаешь? – спросила его Светка.
– Да, извини – спохватился Сергей. Со своими заботами он чуть не забыл о своей жене – ну как у тебя? Все готово?
– Все. Развесила, осветила и ушла. Работа закончена. Может мне завтра вообще туда не ходить?
– То есть, как не ходить? Ты же там самая главная.
– Да нет. Теперь главные они – мои мальчишки, старики, беженцы. Они теперь будут работать.
– И ты совсем не волнуешься?
– Ну, нельзя сказать, что совсем… я больше волнуюсь, когда пишу, да и это, наверное, не волнение, а сейчас, чего волноваться, уже ничего не изменишь.
– Но ведь завтра придут люди, будут смотреть на твои полотна, будут критиковать. Понравится или нет…
– Мое дело сказать, я сказала. Их дело услышать. Услышат или нет, это уже от меня не зависит, это зависит от них. Ну вот ты-то что такой взъерошенный?
– Да вот все не идет из головы этот Мамкин. Получается, что он мог взять продукт с кафедры биохимии и выдать его за свой. Тогда он должен скрывать свою связь с этой кафедрой.
– Если хочешь его проверить, принеси ему этот порошок, якобы с кафедры биохимии. Как он отреагирует? Если он мухлюет, то наверняка будет смущен, начнет юлить, оправдываться или что-то вроде этого.
– Это мысль, только где его взять?
Часть коридора слева была уже темной, рабочий день закончился. Тридцать седьмая комната была в правой части. Сегодня дверь поддалась быстрее. Потапов распахнул ее с первого раза и замер на пороге.
– Я встре-ети-ил Ва-ас, и все-е былое в отжи-и-ившем се-ердце о-о-о-жило – довольно громко пел Мамкин. Он стоял у своей тяги, погрузив в нее руки и что-то там поворачивал. В комнате больше никого не было.
– Да вы неплохо поете!
– Да вот, знаете… – Мамкин совершенно не был смущен оттого что его пение услышал посторонний – Сотрудники не возражают, а у меня работа лучше спорится, когда поешь. Когда-то пел в студенческом хоре, а сейчас вот мурлычу иногда.
– Работа лучше спорится? В этом что-то есть. А почему в коридоре темно?
– А, это когда все уходят, выключают свет. А последний, когда закрывает кафедру, видит, что там уже никого нет. Неприятно будет, если кого-то закроют на ночь.
– Вы часто так задерживаетесь?
– Да, бывает…
Потапов заглянул в вытяжной шкаф. В каждой из трех секций был собран стеклянный прибор, и в каждом что-то происходило. В одном позвякивало, в другом капало, а в третьем вообще вертелась сама колба.
– А почему не защищаетесь. Материала не хватает?
– Да, нет, материал есть, но знаете… Не нравится мне вся эта кухня.
– Что Вы имеете в виду?
– Чтобы защититься, надо расталкивать друзей локтями, надо эксплуатировать студентов. Это не по мне. А то, что суждено открыть, я и так открою, беззащитный.
– Вот, кстати, мне на кафедре биохимии дали этот продукт для анализа. Такой же, как Вы получили. Они, оказывается, выделяют его из растительного экстракта.
– Это Вам дали на кафедре? Не может быть.
– Почему?
– Бюкс без этикетки. Они не могли так дать. Для химика склянка с веществом без этикетки – это преступление.
– Ну почему же? Ведь они мне сказали, что там лежит.
– Хотите, расскажу Вам маленькую историю? – Потапов кивнул. – Она произошла на нашей кафедре и чуть не закончилась трагедией. А виной всему – этикетка. Дело в том, что у нас есть такая категория сотрудников – механики – очень нужный народ. Они делают много полезных вещей, но частенько требуют за работу спирт. Хорошо еще, если за работу, а то еще стали обнаруживаться случаи исчезновения спирта у сотрудников. Его стали прятать, но ведь сейфов у нас нет. Куда спрячешь? Тогда кто-то придумал называть его по другой номенклатуре – не этанол или этиловый спирт, а метилкарбинол. Так они и это название выучили. И вот тогда один молодой, но сообразительный сотрудник, которого уж совсем достали эти воришки, на бутыль со спиртом наклеил этикетку «Метанол». Метанол это тоже спирт, но очень ядовитый. Это была полная гарантия, что его не выпьют. Но потом случилось вот что. Другому сотруднику как-то вечером, когда препараторская была уже закрыта, срочно понадобился для реакции именно метанол в качестве растворителя. Он стал лазить по шкафам и нашел эту бутыль. Отлил себе сколько нужно, а на следующий день, как честный человек, получил у лаборантки метанол и долил в бутылку. И был совершенно прав, ведь на бутылке написано «Метанол». Представьте себе, что было, когда тот сообразительный сотрудник на праздник достал свою бутылку и разлил спирт товарищам. Слава Богу, кто-то из них почувствовал не тот запах, а то бы все потравились. Настоящий химик никогда не оставит склянку без этикетки и не наклеит неправильную. Самое страшное это неправда.
– Да, этикетка, наверное, важная вещь.
– Но и само вещество видимо не то – произнес Мамкин, взяв у Потапова бюкс и поворачивая его.
– Почему Вы так думаете?
– Уж очень белые кристаллы… Вещества органического происхождения такими не бывают. Да и твердые они, видимо, смотрите, как пересыпаются. Скорее всего, это минеральная соль, что-то вроде хлористого кальция или натрия. Вы не на кухне ее взяли?
– Ну что ж, придется признать, что мой розыгрыш не удался. Это действительно соль.
– Ну, это Вы напрасно. Я вовсе не скрываю, что брал его на кафедре биохимии. Надо же было сравнить спектры.
– Ну и как, совпадают?
– Ну, природные вещества всегда немного отличаются от синтетических, но в основном – да, строение вещества доказано. А Вы всерьез думали, что можно вот так всех обмануть, выдав чужое вещество за свое?
– А почему нет?
– Ну, во-первых, это не этично. Во-вторых, это сразу раскроется, стоит только попытаться воспроизвести… Хотя, да, ведь как раз воспроизведение опыта и не удается… Так что же получается, что я обманщик? Ну, хотите, я при Вас проведу эту реакцию, и Вы сами все увидите?
– Вы можете дать мне Ваш продукт, чтобы еще раз убедиться в его подлинности?
– Конечно. А как Вы хотите убедиться?
– Ну, провести анализы. Я сам точно не знаю… Наталья Сергеевна просила…
– Ах, Наталья Сергеевна. Опять что-то задумала.
– Почему Вы так говорите?
– Вы знаете, есть люди, которые работают, а есть, которые плетут интриги. Вы когда-нибудь видели ее за работой?
– Ну, я ее вообще мало видел.
Мамкин открыл дверцу стенного шкафчика, протянул руку и…
– Что такое? Я же его сюда ставил… – Мамкин замер в растерянности. Потапов тоже заглянул в шкафчик.
– Нет продукта? Может быть, где-то в другом месте?
– Да не может он быть в другом месте. Тут его место.
На полке аккуратными группами стояли стеклянные баночки с этикетками все почти одного размера. Когда Мамкин открывал дверцу, он протянул руку к определенной группе баночек. И там действительно одно место было пусто. Вряд ли это была игра.
– Странно – подумал Потапов, выходя из комнаты – с одной стороны Мамкин теперь не может предъявить продукт реакции как доказательство, а с другой, ему могла быть выгодна пропажа, так как, если это не его продукт, то теперь этого не докажешь.
Комната физико-химического анализа вся была заставлена огромными железными приборами с самописцами. Маленький стол руководителя группы доктора химических наук Муравьева ютился в уголке комнаты у окна. Потапов с трудом разминулся с лаборанткой в узком проходе.
– Здравствуйте, Константин Иванович.
– Вы ко мне? – обернулся Муравьев – Здравствуйте. Присаживайтесь вот сюда, извините за тесноту, вот купили новый спектрограф, а площади-то у нас старые. И вот теперь Вам придется пройти тест на стройность – улыбнувшись Муравьев указал на узкую щель между столом и прибором, в которую должен был просочиться Потапов, чтобы сесть на стул.
– Вроде еще гожусь – улыбнулся в ответ Потапов, устроившись на стуле.
– Чем могу быть полезен?
– Хочу с Вами проконсультироваться. А что если Мамкин действительно провел эту реакцию? Тогда надо ответить, почему она не воспроизводится у других в тех же самых условиях. Я все искал, чем же отличается эксперимент Мамкина от других, и, кажется, нашел. Мамкин поет.
– Что значит поет?
– Он поет, когда работает. Во всяком случае, других отличий я не знаю. Как Вы считаете, может пение способствовать ходу реакции? Ведь акустические колебания без сомнения воздействуют на молекулы. А что если именно это и заставляет реакцию идти? А что если это такая специфическая реакция?
– Должен Вас разочаровать. Частоты совершенно разные.
– Какие частоты?
– Как я понял, Ваша идея заключается в том, что акустические колебания могут резонировать с колебаниями молекулы или ее частей, правильно.
– Ну, да.
– Так вот частоты колебаний молекулы несоизмеримы с акустическими частотами. Разве что с очень высокими гармониками, но их амплитуда резко падает. Но даже если бы существовало такое поле, то как оно могло бы сделать молекулу восприимчивой?
– Самуил Аркадьевич говорил, что центр атаки закрыт двумя объемными заместителями, как будто стражники охраняют вход. Можно ли обмануть стражников?
– Обмануть? А что, это мысль. Знаете, как обманывают стражников? Кидают камушек в сторону, стражник отворачивается и тогда… Это мысль. Если эти заместители одновременно повернутся вокруг связи углерод-углерод, тогда проход откроется. Вот только как это сделать? Давайте-ка прикинем, какова может быть резонансная частота вращения – он открыл справочник, выписал несколько цифр на лист бумаги, хмыкнул – нет, вряд ли мы сможем как-то их повернуть. А что касается пения, то пение тут точно не поможет.
– Жаль. А что поможет?
– Нужно определенное поле, но у нас нет таких приборов, чтобы его создать.
– А сам человек мог бы его создать?
– Человек? Создать поле? Вряд ли.
– Ну что ж, спасибо. Будем думать дальше. А идея была хорошая.
– Вы к Мамкину? Так он на репетиции – встретила Потапова звонким голосом лаборантка Маша.
– На репетиции?
– Да, он у нас капустник делает к празднику. А называется капустник «Репетиция».
– Интересное название.
– Это Мамкин придумал. Сюжет состоит в том, что сотрудники собираются и репетируют капустник. Ну и предлагают разные номера. А Мамкин у них за режиссера.
– И скоро он вернется?
– Должен минут через пятнадцать закончить. Вы знаете, я хотела Вам сказать… Ну, в общем, не мог он обмануть. Не такой он человек.
– Не такой? А какой?
– Он честный. Он лучше сам пострадает, чем другого обманет. Ну, скажи, Вадим.
– Да, это правда. И голова у него светлая. Вот, например, посмотрите, как вы думаете, что это – Вадим показал на лежащее в тяге резиновое кольцо.
– Это эспандер, резиновый эспандер для рук.
– Правильно, а какое отношение он имеет к химии? Трудно сразу сказать. А теперь взгляните сюда. Это круглодонная колба. Таких у нас множество. Смотрите, ее нельзя поставить, она не может стоять, так как дно круглое. А теперь фокус. Раз! Я ставлю ее на резиновое кольцо, и она прекрасно стоит. Может быть Вас это не впечатляет, но когда я впервые это увидел, я воспринял это как волшебство. Мы всегда мучались с этими колбами. Их надо закреплять в штативе, для этого нужны две руки. А тут раз, и стоит. Надо взять – раз, и взял. Это маленькое изобретение Мамкина. Более того, чтобы не покупать эти эспандеры в магазине, Мамкин взял кусок резинового шланга, продел в него проволоку, скрутил концы, и кольцо готово. Можно сделать сколько угодно таких подставок разных размеров. Дешево и удобно. И таких изобретений у него множество. И все ими пользуются. Он просто разбрызгивает их вокруг себя.
– И он отзывчивый. Я даже на нем бутылку шампанского выиграла.
– Шампанского?
– Поспорили мы на него. Дело в том, что Лизе мама прислала посылку из Краснодара с проводником. Две коробки с фруктами. А ей же самой не дотащить. А поезд приходит утром в выходной. Вот мы и поспорили, что никто из наших не согласится спозаранку вылезать из теплой постели и ехать на вокзал, чтобы ей помочь. А я сказала, никто, кроме Мамкина. И он действительно поехал.
– А почему же он до сих пор не защитился, если он такой изобретатель?
– Чтобы защититься мало одного ума… - задумчиво сказал Вадим.
– И, кроме того, не любят его – печально добавила Маша.
– Не любят? Но ведь Вы же сами говорили, что он всегда готов помочь, как же можно не любить такого человека.
– Я имею в виду руководство. Начальники его не любят.
– И за что же?
– Он честный.
– Мне мама говорила, что честным быть хорошо. Неужели она меня обманывала? – с иронией сказал Потапов.
– Оказывается иногда это вредно. – вступил в разговор Вадим – в основном для карьеры. Вот посмотрите, на стенке висят его авторские. Что Вы видите?
– Вижу много красивых листков,… все принадлежат Мамкину…
– Надо было спросить, чего Вы не видите. Вы не видите ни одной фамилии руководителя.
– Ну вот, здесь есть и другие соавторы.
– Это те, кто работал вместе с ним, а начальства тут нет. Потому что Мамкин честный, тех, кто участвовал, он включал, а тех, кто не участвовал – нет. Вот и не любят.
– Но я просматривал его статьи, там много авторов, я видел там и фамилию завкафедрой, причем самой последней.
– Статьи отсылает руководство, поэтому если там не будет соответствующих фамилий, не будет и статьи. Может быть, поэтому он и опубликовал свои данные в Интернете. А что касается того, что фамилия последняя… Это знают все химики. Существует строгий порядок расстановки фамилий авторов. Сначала идет самый младший исполнитель, потом тот, кто ему помогал, потом научный руководитель, а в самом конце – руководство. С одной стороны автору не к чему придраться, его фамилия – первая, с другой – все знают, что самый главный – самый последний. А последний иногда даже плохо представляет себе, о чем эта статья.
– Но зачем ему это? Я имею ввиду последнего.
– Ну, как зачем. Число публикаций растет, а это важный показатель при назначении на должность, присвоении звания и так далее. А теперь, поскольку никто не давал Мамкину задания, никто им не руководил, поскольку он работал совершенно самостоятельно, то теперь никто, кроме Мамкина, не может поставить свою фамилию под этой статьей.
– Хочу с Вами проконсультироваться, Наталья Сергеевна – сразу с порога Потапов пошел в атаку.
– Ох, Вы меня напугали – обернулась Наталья Сергеевна и встала из-за стола, поспешно закрыв какую-то книгу – конечно, если это поможет в Вашем расследовании… Кстати, как оно продвигается?
– Пока нет никаких доводов в пользу утверждения, что Мамкин действительно сам провел эту реакцию.
– Я так и думала, так какой у Вас вопрос?
– Я бы хотел узнать, как химики хранят вещества. Какие правила существуют… Вот Вы, например, где храните Ваши продукты?
Наталья Сергеевна на мгновение замялась, посмотрела куда-то вверх.
– Да собственно правила простые… – она открыла настенный шкафчик, такой же как у Мамкина – обычно безопасные вещества просто стоят на полке в бюксах с притертой пробкой. По технике безопасности на дверце шкафа должна быть опись всех веществ.
– То есть, если Вы поставили в шкаф новое вещество, Вы должны указать его вот в этой описи?
– Да, именно так.
Потапов посмотрел на лист, прикрепленный к внутренней стороне дверцы шкафчика. Бумага была старой, очевидно сюда давно не добавляли новых записей.
– А если опасные?
– Что опасные?
– Ну, Вы сказали, если вещества безопасные, то здесь, а если опасные? И какие вещества являются опасными?
– А, опасные, ну, это яды, тогда их хранят в сейфе, а если они пахучие, то хранят в тяге.
В углу комнаты действительно стоял небольшой сейф.
– Не могу поверить, что у привлекательной женщины в сейфе лежит страшный яд.
– Ну, яд, конечно, не лежит… – улыбнулась Наталья Сергеевна.
– Тогда мне ничего не грозит. Вы позволите взглянуть?
– Конечно, вот только ключ… Кажется я оставила его в другой сумочке…
– Тогда еще один вопрос, где выключается свет в коридоре? Я тут как-то вечером был…
– На щитке около препараторской.
– И там же висят ключи от комнат. А кто обычно выключает свет вечером?
– Да откуда мне знать, наверное, дежурный, а зачем Вам это?
– Просто Мамкин часто задерживается допоздна. Он говорит, что когда все уходят домой, то гасят свет в коридоре, чтобы показать, что там никого нет. А позавчера, когда я заходил к нему и не застал, свет горел. Я прошел по всем комнатам, но никого не было.
– Да?
– Я думаю, что кто-то вернулся, зажег свет, но не знал, что его надо погасить. Это мог быть человек, который никогда не задерживается после работы и не знает этого порядка. А вчера Мамкин обнаружил пропажу продукта. Помните, Вы мне посоветовали взять у него этот продукт для анализа?
– А почему Вы меня об этом спрашиваете?
– Думал, может, Вы знаете.
Как Потапов ни торопился, но все же опоздал к началу профсоюзного собрания, на котором должны были «разбирать» Мамкина. Хотя, какое отношение к этому имеет профсоюз, было непонятно.
– …и поэтому я считаю такое поведение недостойным. – Лиза посмотрела на Наталью Сергеевну, сидевшую в президиуме и села на свое место.
– Ну что ж, если вопросов нет, приступим к голосованию, кто за то чтобы…
– Есть вопрос – это был Вадим – граждане научные сотрудники, ну сколько же мы будем молчать?
– Это Ваш вопрос? – перебила его Наталья Сергеевна.
– Нет, мой вопрос в том, что собственно сделал Мамкин предосудительного, что он сделал недостойного? То, что он опубликовал свою статью нетрадиционным способом? Так на это имеет право каждый гражданин. Закон этого не запрещает. Или то, что он провел реакцию, которую другие провести не могут?
– Для Вас специально повторю – медленно, выговаривая каждое слово, произнесла Наталья Сергеевна – Мамкин заявил, что провел реакцию, которая, А, в принципе проходить не может, Б, не воспроизводится другими экспериментаторами. Вам этого не достаточно?
– Насколько я знаю, в этом вопросе поручено разобраться Потапову, пусть он скажет.
Потапов встал, вышел вперед. Посмотрел на Мамкина. Тот сидел в первом ряду, понурив голову. Действительно, аргументов в его защиту у Потапова не было, но было какое-то предчувствие.
– Мои изыскания еще не закончены, поэтому я сегодня не могу сказать, действительно ли Мамкин провел эту реакцию. Мне бы хотелось проанализировать еще некоторые факты, прежде чем я вынесу какое либо заключение.
– Вот, не закончены – не унимался Вадим – тогда почему бы нам не дождаться результатов?
– Да потому что жулик ваш Мамкин – не выдержала Наталья Сергеевна – опозорил всю нашу кафедру. А Вам – обратилась она к Потапову – какие еще нужны доказательства? Вам не достаточно того, что на Ваших глазах члены Вашей же комиссии не смогли эту реакцию провести, чего же Вам еще не хватает? Может быть Вы хотите увидеть как она не получится у самого Мамкина? Может быть это Вас убедит?
– А действительно, Алексей, Вы ведь говорили, что можете воспроизвести эту реакцию. Если бы Вы на наших глазах получили этот продукт, это развеяло бы все сомнения.
– Да вот прямо сейчас пусть и получит, я уверена, что у него ничего не выйдет. Вы сами убедитесь.
Мамкин встал, потер ладонью шею.
– Ну что ж, можно и сейчас – как-то неуверенно сказал он.
Вокруг рабочего места Мамкина собралось человек шесть. Больше на помещалось. Еще около десятка сгрудились по ту сторону большого лабораторного стола, разделявшего комнату надвое. Потапов и Наталья Сергеевна конечно были в первых рядах. Мамкин укрепил в штативе трехгорлую колбу, настроил мешалку, вставил термометр, взял в руки капельную воронку, но воронка неожиданно выскользнула и, упав на кафельную плитку вытяжного шкафа, разбилась вдребезги. Мамкин вздохнул, собрал осколки, полез в шкаф за другой.
– Если все пойдет нормально, а я в этом уверен, то минут через пятнадцать после того, как дозировка будет закончена, в колбе должен появиться белый осадок – пояснил Потапову Вадим – тогда мы его отфильтруем, и дело сделано.
Мамкин приоткрыл кран капельной воронки и, периодически поглядывая на термометр, начал дозировку. Потапов посмотрел на часы. Все затихли. Был слышен лишь равномерный стрекот мешалки. Кто-то громыхнул стулом, на него обернулись, и снова воцарилась тишина.
Прошло тридцать минут. Жидкость в колбе оставалась совершенно прозрачной.
Мамкин решительно выключил мешалку, снял колбу и вылил содержимое в раковину.
– Ну вот видите… – начала было Наталья Сергеевна, но осеклась под тяжелым взглядом Вадима.
В абсолютной тишине медленно, не глядя друг на друга, сотрудники выходили из комнаты.
Воздух на улице был упоительно свежим. После душного помещения, даже настроение повысилось. Прохожих не было.
– Правильно мы убежали с банкета. Там состояние какое-то не то – Светка раскинула руки в стороны и закружилась на мостовой.
– Что значит, не то?
– Стрелка направлена не в ту сторону. Не от себя, а к себе.
– Что еще за стрелка?
– Когда что-то создаешь, стрелка должна быть направлена от себя, то есть создавать надо для других, а если стрелка к себе, то ничего путного не получится. А там – все для себя. Похвалы, угощения, вино. Так можно и привыкнуть.
– Ты никогда не хотела нарисовать закат? Посмотри, какое чудо! Когда в юности я увлекался фотографией, это был мой любимый сюжет. Неужели тебя не вдохновляет?
– Ты знаешь, есть люди, которые слушают, а есть люди, которые говорят. Тот, кто говорит, не слушает, а тот, кто слушает, мало говорит. Вот у нас есть такой профессор Кофман. Он продолжает говорить, даже когда все уже разошлись. Такое ощущение, что он говорит не человеку, а в воздух. Действительно великолепный закат, но писать закат, это значит говорить. Зачем пересказывать то, что уже сказано. Художник должен сказать что-то свое, посмотреть на эту красоту, послушать, вдохновиться и сказать свое. Но для этого еще должно быть, что сказать.
– Ну, судя по сегодняшней выставке, тебе этого не занимать. Я, честно говоря, не ожидал такого успеха. Эти твои беженцы, это же просто роман. Как тебе удалось маленькими черточками рассказать судьбу этих людей, их счастье, их страдания и даже их будущее? Когда ты научилась так видеть человека?
– Наверное, все дело в душе. Доброта спасет мир – Светка игриво стукнула пальцем Сергея по носу.
– Доброта? Я слышал, что красота спасет мир.
– Это одно и то же. Красота не может быть не доброй. Это закон. А доброта может все.
– Может все? Интересно. Может все… А может доброта заставить идти химическую реакцию, которая в принципе не идет?
– Глупый, о чем ты говоришь?
– Слушай, Светка, хочешь авантюру? У меня гениальная идея.
– Сегодня волшебный день.
– Тогда поехали в институт, если там еще кто-то есть.
С завидной решительностью Наталья Сергеевна отодвинула стул и возвысила свое худощавое тело над президиумом.
– Я уж не буду на трибуну, я отсюда. Итак, господа, надо что-то решать. Писем становится все больше, и этот вопрос уже выходит за рамки кафедры и, может быть, даже института. После того как младший научный сотрудник Мамкин самовольно, да, я подчеркиваю, самовольно опубликовал результаты своих опытов в интернете, уж не знаю, как он это сделал, потому что серьезный научный журнал не позволил бы ему опубликовать непроверенные данные, то есть без одобрения руководства, к нам посыпалась куча гневных писем с опровержениями. Стоит ли напоминать, что эти, с позволения сказать, результаты не только не воспроизводятся в других лабораториях, но и противоречат общепризнанным научным канонам, заложенным в фундаментальных работах нашей кафедры и в особенности в работах Валентина Дмитриевича, который давно доказал, что тиофильная группа в принципе не способна к реакциям нуклеофильного замещения.
– Ну, что касается моих работ… Кажется академик Ананьев сказал такие слова: «Величина ученого определяется тем, насколько он задержал развитие науки». Думаю, не надо объяснять, что имеются в виду те ученые, кто упрямо держится свих давних концепций и отвергает все новое, что им противоречит. Так вот, – профессор сделал паузу и тихонько кашлянул в кулак – я не хочу задерживать развитие науки.
– Поэтому подобные исследования прекращены, – ничуть не смутившись, продолжала Наталья Сергеевна – и Мамкин провел этот эксперимент по своей собственной инициативе, не согласовываясь с программой кафедры. Такого позора мы не переживали никогда. Петербургская органическая школа всегда славилась порядочностью и добросовестностью. И этот позор навлек на нас сей, с позволения сказать, научный сотрудник Мамкин. Это так оставлять нельзя. Надо принимать какое-то решение.
– Ну что ж, давайте теперь заслушаем результаты экспертной комиссии – с расстановкой сказал Валентин Дмитриевич, поигрывая по привычке карандашом. По негласному закону все заседания кафедры вел он, как заведующий, особенно после того, как стал членом-корреспондентом.
– Вы готовы Сергей Николаевич?
– Да я готов.
Потапов подошел к трибуне и достал из портфеля несколько листов бумаги. Профессор положил карандаш. Наталья Сергеевна отвернулась к стенке.
– Итак, Алексей Мамкин утверждает, что провел реакцию нуклеофильного замещения по тиофильной группе. Мы создали экспертную комиссию из трех человек для проверки. Должен вам сказать, что все попытки этой комиссии воспроизвести реакцию в различных условиях не увенчались успехом.
Тем не менее, я исходил из предположения, что Мамкин действительно провел эту реакцию. Поскольку у других этот процесс не идет, причем условия те же, значит, подумал я, дело в самом Мамкине. И тогда я задал себе вопрос, а чем собственно Мамкин отличается от других?
Единственное видимое отличие, которое я обнаружил, это то, что Мамкин поет во время работы. Однако доктор Муравьев утверждает, что акустическое воздействие не может изменить ход реакции. Возможно, существуют другие отличия. И тут мне неожиданно помогла моя жена. Она, видите ли, художник и воспринимает мир несколько по-иному. Но прежде я хотел бы задать вам один маленький вопрос, скажите, по вашему мнению, Мамкин добрый человек или злой? Давайте начнем с младших научных сотрудников, вот Вы Маша, как считаете?
– Ну, конечно, добрый, как тут можно считать?
– А Вы, Наталья Сергеевна?
– Я право, не понимаю, какое это имеет отношение к науке? Добрый, не добрый, какая разница?
– Я с удовольствием все объясню, после того как Вы выскажете свое мнение.
– Ну, злым, конечно, его не назовешь…
– Правильно, это же мнение я неоднократно слышал от других сотрудников. А теперь послушайте, что сказала моя жена, художник. Она сказала, что доброта может все.
Зал загудел.
– Тише, тише, господа, я вовсе не хочу проповедовать вам идеализм, я прекрасно знаю, что все вы ученые, поэтому мое доказательство будет исключительно материалистическим. Как уже было сказано, тиофильная группа может быть, как вы говорите, раскачана, и ворота для атаки могут быть открыты. Теоретически. Мы установили, что пока не можем подобрать такого воздействия на эту группу, которое может ее раскачать. Акустические колебания не подходят, поэтому пение Мамкина никакой роли не играет, так я думал. И тут мне в голову пришла такая мысль. А только ли акустические колебания излучает человек, когда поет? Ведь пение это не просто звук, это определенное состояние души. Светлое состояние, доброе. А что если это состояние генерирует некие волны, которые и раскачивают молекулу? Вы только что сказали, что Мамкин человек добрый, значит, у него это состояние может быть выражено более ярко, значит, эти гипотетические волны у него могут быть сильнее, или их частота может быть другой или что-то еще, чего мы пока не знаем. Во всяком случае, другого объяснения парадокса Мамкина я предложить не могу.
– То есть вы призываете меня поверить, – Наталья Сергеевна встала – что какое-то там настроение – после каждого ударного слова она делала выразительный жест рукой, словно вколачивая свои аргументы в невидимого противника – или какая-то там доброта может заставить химическую реакцию идти в другом направлении. Извините меня, но доброта – понятие нематериальное и к нам не имеет никакого отношения. А вот с этим, с этим-то что прикажете делать? – она потрясла грудой бумаг, лежавших на столе. – Вся научная общественность возмущена. Вот послушайте…
– Наталья Сергеевна, ну может быть уже не надо? – попытался возразить профессор.
– Нет, уж я прочитаю, вот, пожалуйста, уже и до Америки докатилось. Прославил нас господин Мамкин, нечего сказать. Вот, из Массачусетского технологического института, пожалуйста. Только сегодня получили по электронной почте. На английском, ничего, я переведу. Мистер Мамкин. Ознакомившись с результатами Ваших экспериментов, описанных в статье такой-то, позор-то какой, – переводя, она вставляла свои комментарии – нам удалось воспроизвести… что, что… воспроизвести Вашу реакцию нуклеофильного замещения по тиофильной группе, используя высокочастотное возбуждение молекулы на приборе биомагнитного резонанса. Бред какой-то!
Она бросила листок на стол, но тот спланировал и улегся у ног Вадима, сидевшего в первом ряду. Вадим поднял его и стал читать дальше.
– Однако выход составил у нас лишь три процента против Ваших восьмидесяти четырех. Мы знаем, что в вашем институте нет подобных приборов, способных произвести раскачку молекулы, поэтому мы пришли к выводу, что Ваш поразительный результат является следствием Вашего личного воздействия на ход процесса. Это предположение подтверждается последними исследованиями Гарвардской лаборатории биофизических исследований, которые показали, что частота биоизлучений человеческого мозга может находиться в диапазоне близком к частоте возбуждения тиофильной группы.
Замещение по тиофильной группе представляется нам перспективной работой. Поэтому ученый совет Массачусетского технологического института уполномочил меня предложить Вам руководство одной из наших лабораторий и отдельный контракт по исследованию нуклеофильного замещения по тиофильной группе на двести тысяч долларов в год. Искренне Ваш, профессор Массачусетского технологического института доктор Рональд Дж. Браун.
Напрасно профессор стучал карандашом по графину, остановить гвалт в зале было невозможно, оставалось только ждать.
– Вот так Мамкин!
– Ну, теперь его только и видели.
– И правильно, сколько можно здесь париться, может и нас перетащит в Америку.
Наконец, волнения несколько улеглись.
– Сергей Николаевич, – сказал профессор и сделал паузу, подождав пока стихнут последние голоса, – Сергей Николаевич, Вы, конечно, понимаете, что эксперименты, проведенные в Америке, говорят лишь о том, что в определенных условиях, при определенном воздействии замещение все-таки идет. Но это никоим образом не оправдывает Алексея Мамкина, который утверждает, что сам провел эту реакцию. Вы сказали, что у Вас есть какое-то доказательство. Вы можете нам его предъявить?
– Да, конечно. Вот оно – Потапов достал из портфеля стеклянный бюкс, точь-в-точь как тот, в котором у Мамкина хранился продукт реакции, даже этикетка была такой же.
– Что это? – вырвалось у Натальи Сергеевны – Как вам не стыдно, Сергей Николаевич? Вы уже и до воровства докатились!
– До воровства? А что я украл?
– Вы еще спрашиваете! А где Вы взяли этот бюкс?
– Этот бюкс мне дал Мамкин. Я попросил его подобрать точно такой же, какой исчез с продуктом замещения, сделать точно такую же этикетку, написать точно такое же название. Поэтому, я его не украл, но почему Вы так разволновались, уж не причастны ли Вы к исчезновению продукта? Вы видимо подумали, что это тот самый, который стоит у Вас в сейфе?
Наталья Сергеевна резко встала и, бросив на Потапова возмущенный взгляд, вышла из зала.
– Нет, это другой бюкс, – продолжал Потапов – но внутри него действительно находится продукт замещения, только получен он не Мамкиным. А вот результаты его анализа – он положил на стол несколько диаграммных лент – и хотя сделал его не Мамкин, но именно этот факт доказывает его правоту.
– Поясните – заинтересовался профессор.
– Как вы знаете, когда Мамкина попросили воспроизвести опыт, у него ничего не получилось. Если вы помните, во время проведения реакции он находился в весьма подавленном состоянии после того, как его пропесочили на собрании. Именно поэтому реакция не пошла. Этот продукт получен в присутствии и под руководством двух квалифицированных химиков, получен человеком, находившемся в приподнятом состоянии духа, человеком мягким и добрым. И в этом, как я утверждаю, ключ успеха. Его получила моя жена, художник. Непосредственно перед этим она открыла свою первую персональную выставку и имела большой успех. Это доказывает, во-первых, что реакция замещения может идти в обычных условиях, во-вторых, что ее исход зависит от душевного состояния экспериментатора. Если сопоставить это с результатами американцев, то получается, что душевное состояние это совершенно материальная вещь. И нельзя сказать, что она не имеет к нам никакого отношения. Американцы раскачали реакцию с помощью биоизлучений, генерированных прибором, а Мамкин и моя супруга – с помощью своих собственных излучений.
Можем ли мы утверждать, что доброта нематериальна? Ведь доброта, нравственность это своего рода программа поведения человека, это его фундаментальная основа. Можем ли мы утверждать, что программа нематериальна? Как программист, я заявляю, не можем.
Выходя из зала, Мамкин подошел к Потапову.
– Наверное, Вы правы, Сергей, насчет материальности доброты. Вы только подумайте, если мысли и состояние человека могут влиять на ход химических процессов… ведь организм человека это тысячи, миллионы химических реакций, вот где настоящее лекарство. Правильно говорит Ваша супруга, что доброта спасет мир. Может быть действительно она материальна. Я сам не думал над этим, но чувствую, что-то в этом есть, тем более, что у меня… я не хотел об этом говорить, потому что и так вон какая каша заварилась… дело в том, что у меня ведь не только эта реакция.
– Не удивительно, ведь у Вас стрелка направлена от себя.
Вячеслав Козлов
2007
Хостинг от uCoz